– Никоим образом, – вынужден был признать Ришелье.

– И в приемной я тоже не сказала ни словечка о егомнимой смерти, можете справиться! Как я посмела бы хоронить живого человека, вособенности моего любимого Луи? Я просто-напросто пришла к вам в трауре, аостальное выдумали ваши приближенные – и, как я вижу, поторопились ввести вас взаблуждение…

– Позвольте! Значит, ваш муж и не болен вовсе?

– О, конечно же, он болен! – живо возразила г-жаде Кавуа, уже видя по лицу кардинала, что одержала победу. – Он прямо-такиумирал от горя, лишившись вашего расположения… но теперь, когда я только чтоуслышала от вас, что вы нисколечко на него не сердитесь, я не сомневаюсь, чтоон моментально выздоровеет, когда я ему передам ваши благосклонные слова…Думаю, вы увидите его даже сегодня, уверена в этом!

Кардинал долго изучал ее пытливым взглядом, лишенным обычнойсуровости, у него был вид человека, застигнутого врасплох. В конце концов онрасхохотался так, что удивленно вскинули головы многочисленные кошки, любимицыРишелье, коими был полон кабинет, – и смеялся долго, что, несомненно, былодобрым знаком.

– Мирей, Мирей! – еле выговорил Ришелье сквозьвыступившие на глазах слезы. – Ну и шуточку же вы со мной сыграли! Вхорошенькое положение я из-за вас попал!

– Я? С вами? Я бы никогда не посмела, монсеньёр! –со смиренным видом запротестовала г-жа де Кавуа. – Неужели вы полагаете,что утрата ваших милостей не заставит человека облачиться в траур? Могу васзаверить, что обстоит как раз наоборот! И потом, вы-то уж никак не попали всмешное положение – о том, что произошло здесь, знаем только мы двое, а в моейделикатности вы можете быть уверены. Скорее уж это ваши приближенные выставилисебя глупцами, поверив бестолочи Бувару и не удосужившись меня расспроситьподробнее.

– Разрази меня гром, вы правы, Мирей… – задумчивопроизнес Ришелье. – Дело сделано, и отступать некуда…

По его тону г-жа де Кавуа поняла, что окончательно выиграладело, – кардинал, как всякий умный человек, уже вспомнил старую истину:чтобы вас не подняли на смех, следует первым рассмеяться над собой… и, конечно,над другими, попавшими в ту же ловушку. Старая детская загадка гласит, чтотемнее всего под пламенем свечи. Так и кардинал, игравший европейскимимонархами, словно шахматными фигурками, при известии о том, что он оказалсяодурачен слабой женщиной, был достаточно мудр, чтобы не гневаться. Скорее ужследовало отнестись к происшедшему с философским смирением – благо представилсяслучай первому принести в Лувр известие о постигшем Бувара несомненном позоре…

– Мирей, Мирей… – промолвил кардинал, уженисколечко не сердясь. – Лучшей комедиантки, чем вы, я покуда не знал.Честное слово, меня так и подмывает попросить короля учредить по примерудолжности суперинтенданта зданий пост суперинтенданта комедии – и отдать этудолжность вам, хотя у нас и не принято допускать женщин к государственнымпостам…

– А что, ваше преосвященство? – вслух предположилаг-жа де Кавуа. – Думается, я бы справилась.

– Быть может, вы справились бы и с должностьюминистра? – все еще смеясь, предположил Ришелье.

– Так далеко мои амбиции не простираются, – сдостоинством произнесла г-жа де Кавуа. – Однако, говоря по совести,монсеньёр, я рискну предположить, что когда-нибудь все же на министерском постуокажутся женщины…

– Мы с вами до этого не доживем, Мирей, и слава богу…

– Бесспорно, не доживем, монсеньёр. И все же, когда-нибудь…

– Ах, Мирей, вы меня уморите! – вновь расхохоталсякардинал. – Женщина на посту министра… Скажите еще, что у наших отдаленныхпотомков женщины будут не только министрами, но, вот нелепость, финансистами,судьями, а то и офицерами!

– Кто может знать будущее, монсеньёр?

– Довольно, Мирей! – решительно прервалРишелье. – Признаюсь, вы мне доставили немало веселых минут, но нельзя жезатягивать шутку до бесконечности! У меня полно важных дел. Ступайте же ипередайте вашему дражайшему мужу, что он может выздороветь…

Строго говоря, наш гасконец находился вовсе не у себя дома(за полным пока что неимением такового), а в том самом ресторане, что открылнаконец на улице Ла Арп[8] вернувшийся в Париж г-н Бриквиль.Однако нужно отметить, что с некоторых пор, благодаря известным читателюобстоятельствам, д’Артаньян чувствовал себя как дома в любом строении, согласноимущественным законам безраздельно и всецело принадлежащем г-ну Бриквилю… И, вобщем, имел на то некоторые основания, поскольку частенько осуществлял вотношении очаровательной Луизы те права, на каковые ее законный супругоказывался сплошь и рядом решительно неспособен…

Правда, на сей раз и речи не было о практическомосуществлении этих самых прав – и оттого, что стоял белый день, и потому, чтоместо отнюдь тому не благоприятствовало. Оно вовсе не подходило для любовныхсвиданий, так как было отделено от большого ресторанного зала исключительнолегкой перегородкой с высокими, от пола до самого потолка, окнами. Шторы,правда, были задернуты, но все равно для пылких игр это помещеньице никак негодилось – одна из дверей вела в зал, а вторая – в кабинет хозяина.

– …и тогда его величество изволил в самыхнедвусмысленных выражениях похвалить мою отвагу, – продолжал д’Артаньянпод восхищенным взглядом Луизы. – Более того, он простер свое расположениенастолько, что велел господину Ла Шене принести из его собственных кармановпригоршню луидоров, каковыми меня и наградил. Вот один из этих самых луидоров,коими его величество наградил меня…

Говоря по совести, все до единого королевские луидоры ужебыли потрачены в тех местах, к коим приохотил д’Артаньяна услужливый Пишегрю,но тот, которым гасконец хвастался перед Луизой, в общем, ничем от них не отличался,поскольку вышел из-под того же чекана, так что никакого обмана тут, собственно,и не было…

– Я нисколько не сомневалась, Шарль, что удача вам вконце концов улыбнется, – с сияющими глазами сказала Луиза. И вкрадчивопоинтересовалась: – Быть может, теперь, когда вы лично известны его величеству,мне будет легче добиться развода?

Услышав знакомую песню, д’Артаньян мгновенно насторожился,как почуявший гончих заяц. И поторопился авторитетным тоном заверить:

– Боюсь, дело обстоит как раз наоборот… Его величество– ярый противник разводов… Если окажется, что мое имя связано с потребовавшейразвода женщиной, с карьерой придется бесповоротно распрощаться…

– Значит, Шарль, карьера вам важнее, чем моялюбовь? – незамедлительно задала Луиза столь обожаемый женщинами вопрос,приводящий всякого мужчину в бешенство.

Д’Артаньян, однако, сдержался и смирнехонько ответил: